Роман о лисе
Также Лис Мыкыта встречается в прозаической сказке «Крашеный лис», экранизированной в году в «Союзмультфильме». Поэтому он воспринимался как предводитель боевой дружины и вождь племени, что характерно для широкой индоевропейской традиции [15]. Генрих Лицемер нем. В «Романе о Лисе» все действующие лица — до самых малозначащих и проходных — сложное сочетание свойств реальных животных с некоторыми человеческими чертами и набором чисто условных литературных свойств и качеств. Это произведение, состоящее из 26 отдельных повестей, называемых «ветвями», создано рядом авторов, как правило, безвестных.
Reinardus из стихов, сочинённая монахом Нивардом в Северной Фландрии около года и содержащая ещё десять рассказов о Лисе. Обе эти поэмы, написанные по-латыни, являются, по сути, сатирами на монахов, а в основе их лежит та же Эзопова басня о лечении больного льва. Около того же времени возникло и французское эпическое произведение о Ренаре-лисе, основой которого послужил рассказ о суде льва над Лисом [8]. Так называемый французский «Роман о Лисе» представляет собой две дюжины сказок, или «ветвей», которые возникали в разное время между и гг.
Таким образом, первоначально сказочно-басенная идиоматика перетекла в сатирическую [5]. Объединённая версия содержит около 35 парно рифмующихся стихов и делится на отдельные «ветви», которых насчитывается в разных редакциях около Самая древняя из известных ветвей датируется годом и приписывается Пьеру Сен-Клу.
Ренар — фигура аллегорическая : он олицетворяет разные виды человеческого поведения позднее — недостатки, которые они подразумевают. В прологе к III Ветви «Ренара» комически описана мифологическая история сотворения животных: мановением руки Ева порождает Волка и Лисицу Goupil ; автор раскрывает скрытое значение этого факта:.
Сей лис иносказательно означает Ренара, большого пройдоху. С тех пор всех, кто хитёр и ловок, называют Ренаром… Знайте же, что Изенгрим, дядя Ренара, был великий вор… Он иносказательно означает волка, который украл овец Адама.
Всех, кто хорошо умеет воровать, по праву называют Изенгримом [9]. Основной сюжетной линией произведения является победоносная борьба умного Ренара с грубым и кровожадным волком Изенгримом и с сильным и глупым медведем Бреном. Лис обводит вокруг пальца Льва Нобля короля , постоянно насмехается над глупостью Осла Бодуэна священника. В последних ветвях романа, относящихся к XIII в.
Подобное смещения акцентов, по-видимому, говорит о приросте городской прослойке населения и, соответственно, апеллированию к её вкусам. В немецкой версии роман имеет чёткую структуру, и ветви романа так или иначе связаны с общим сюжетом, в то же время как во французской версии они порой могут связаны либо лишь косвенно, либо не связанны вообще [10].
Таким образом, немецкая версия представляет собой законченную историю, а французская — сборник похождений лиса с общими персонажами, не связанными хронологически, и обладающая открытым финалом [11].
Кроме того, во французской версии романа животные более очеловеченные соответственно, сатирического элемента тут больше , в то время как в немецкой преобладают собственно животные черты.
Действие романа происходит во французской версии непосредственно во Франции, а в немецкой — в Германии или Фландрии [10]. Несмотря на различия у разных западноевропейских народов, во всех версиях «Романа» присутствует общий сюжет. Желая разузнать о причине его отсутствия, Нобль узнаёт от своих подданных, что лис сотворил немало бед.
Hersent — « борона »; в адаптированном переводе — Грызента, от рус. Wackerlos — «пустолайчик» , а в английской первопечатника Кэкстона — Кортойс англ. Coars , фр. Couart , англ. Kywart — « трус »; нем. Мнение присутствующих единогласно: лиса — поймать, предать справедливому суду и казнить. Казалось бы, дело идёт к примирению сторон, Нобль решает дать Лису шанс исправиться.
Chantecler — «певец зари, сладкопевец»; нем. Henning и курицей Пинтой фр. Pinte — «пеструха» , и несущая на носилках изуродованное часто обезглавленное тело другой курицы, во французской версии носившей имя Крапа, в немецкой — Крацфус нем. Петух требует мести за убитых родственников, в том числе за свою дочь. Brun , нем. Braun , англ. Bruin — «бурый» [12] , в английской версии является дядей лиса вызывается привести лиса на суд к королю.
Malpertuis, Maupertuis , нем. Malepartus , нидерл. Malpertuus, Malpertuis , англ. Однако медведь застревает в ней, и плотник, испугавшийся медведя, зовёт на помощь своих соседей и односельчан. Во французской же Ренар приводит Брюна к дуплу с мёдом, где он и застревает, а лис зовёт лесничего Ланфруа и крестьян, расправляющихся с медведем.
Tibert, Tybert , нем. Хитростью и лестью он пытается завлечь лиса в королевский дворец, однако и на этот раз ему самому приходится идти за лисом. В английской версии сам барсук предупреждает короля, что если обвиняемый не явится на суд и в третий раз, то его заочно признают виновным по всем преступлениям, и по королевскому повелению направляется к лису.
В нидерландской же версии Гримбарт порет лиса прутиком, нанося ему сорок ударов. Но даже после раскаяния в своих грехах лис лезет в первый же курятник, однако барсук вовремя успевает его остановить.
Во французской версии о помиловании слёзно просит его жена. В итоге заговорщиков садят в темницу, а лиса милуют. В немецкой и английской версии с ног Изенгрима и Гирмунды снимают кожу для новых сапог Рейнеке, а со спины Брауна — шкуру для сумы. Узников же выпускают, а клад так и не находят. В немецкой версии по пути им попадается обезьяна-самец Мартин, отправившийся в паломничество в Рим. Узнав о злоключениях лиса, он решается по прибытии схлопотать прощение у самого папы благодаря царящим в Риме кумовству и взяточничеству.
Уже при дворе на суде лис в очередной раз пытается оправдаться, рассказывая массу историй, как и о его похождениях, так и без его участия. В английской версии лису помогает его тётя, знаток права обезьяна Рюкенейв англ. Rukenaw , в ходе судебных прений вызывающая всю родню и друзей лиса. Лис обращается за советом к обезьяне, в немецкой версии носящей имя Рюкенау нем. В гётевской поэме Рюкенау читает над Рейнеке молитву следующего содержания: « Онзелоп онвол сузебупо патиде рвопен мавотэ!
На поединке во французской версии Ренар борется с Изенгримом, держась стойко и проявляя благородство, однако в немецкой и английской Рейнеке прибегает к грязным приёмам, например, засыпая своим хвостом в глаза Изенгриму песок, или мочится на хвост и им же ударяя по морде Изенгрима.
Во французской версии также существует альтернативный вариант концовки: побеждает всё-таки Изенгрим, и Ренара, либо тяжело раненого и сильно ослабевшего и потому принятого за мертвеца, либо же притворяющегося мёртвым, выбрасывают в ров, где его пытаются заклевать вороны.
Однако тут к Ренару возвращаются силы, и одной из ворон он даже успевают откусить лапу. Они докладывают Ноблю, что лис жив, и Нобль грозиться пойти на Мальпертуи штурмом и в случае успешного взятия тут же повесить Ренара.
Всё ещё не оправившийся от ран и лежащий в постели Ренар просит барсука и коршуна передать Ноблю, что он всё-таки умер. На этом роман заканчивается. Также во французской версии романа присутствуют другие события, происходящие только в ней. Как правило, они происходят либо до начала основного сюжета, либо после успешного избегания казни Ренаром [10].
Но когда Изенгрим с супругой засыпает, лис проделывает в крыше их логова дыру, через которую он и ворует окорока. В другой ветви изголодавшийся Изенгрин, почуяв запах рыбы, просит Ренара накормить его, забыв о вражде с ним. Однако лис отвечает, что кушанье предназначено для монахов Тиронского ордена [en] , которые, однако, готовы принять в свой орден всех желающих.
Изенгрин соглашается вступить в орден, и лис уверяет, что для вступления в орден ему необходимо выстричь гуменцо -тонзуру, для чего он велит ему просунуть голову в дверную щель и поливает её кипятком. Также во французской версии у Изенгрима есть брат Примо, которого Ренар также водит за нос [10].
Также есть ветвь, где Нобль отправляется в поход на язычников: змей, скорпионов и верблюдов, войско Нобля одерживает победу над ними, а в то время, как назначенный управлять королевством Ренар пишет подложное письмо о якобы гибели государя, с которым он посылает гонца в королевский замок, куда тайком мчится сам.
Как писал И. Левин, «значение Индии в отношении басни не в приоритете сюжетов как полагали ученые еще в прошлом веке , а в том, что басни, еще до нашей эры попавшие туда через Малую Азию, вероятно и через Иран, с Ближнего Востока в особенности из античной Греции , были собраны индийцами в большие своды» [14]. В Древней Индии место лиса как персонажа-трикстера неизменно занимает шакал в «Панчатантре», «Хитопадеше» и т.
Но это вряд ли что-либо меняет. Важнее отметить, что в индийской повествовательной традиции нет устойчивого мотива вражды лиса шакала и волка. Нет этого мотива и у Эзопа.
Он появляется позднее, и его появление, как нам представляется, связано с возникновением протосюжета «Романа о Лисе». Видимо, решающим здесь было постепенное видоизменение трактовки образа волка. Согласно целому ряду мифов, волк считался тотемическим животным и почитался как божество войны.
Поэтому он воспринимался как предводитель боевой дружины и вождь племени, что характерно для широкой индоевропейской традиции [15]. Отсюда — нередкое переодевание вождя племени и военачальника в волчью шкуру, присоединение к имени «волчьей» клички например, грузинский царь Вахтанг Горгослани, т.
Вместе с тем поверья многих народов связывают с волком мотив оборотничества, отношений с нечистой силой, что превращает волка в какой-то мере в хтоническое божество. Так, в скандинавской мифологии конец света связывается с появлением гигантского волка, а древнеисландское божество Один обычно фигурирует в сопровождении воронов и волков клички последних — Гери и Фреки — переводятся как «жадный» и «прожорливый» , связанных с идеей смерти.
Волк становится представителем царства мертвых, и культ его с особой полнотой реализуется в погребальных обрядах [16]. На Балканах получила широкое распространение и отразилась в фольклоре вера в волко-человека, мертвеца-оборотня волкодлака, вурдалака , обладавшего сверхъестественной способностью превращаться в волка. Средневековые историки не раз отмечали в народе стойкую веру в способность некоторых людей оборачиваться волком и творить в этом обличье злые дела. Видимо, эти представления, а не только та реальная опасность, которая исходила от волка, сделали этого лесного хищника особенно ненавистным и пугающим на протяжении многих веков [17].
Закономерен вопрос, почему и когда возник основной мотив «Романа о Лисе» — непримиримое соперничество Ренара и Изенгрина.
Показательно, что первоначально лиса и волк а также шакал и, отчасти, собака не только не противопоставлялись, но нередко выступали нерасчлененно, как некое единство, воспринимаясь как олицетворение ночной темноты отсюда волк — «серый» , чреватой опасной таинственностью и потенциальным злом [18]. На каком-то этапе развития мифопоэтической традиции образы волка шакала и лиса были взаимозамещаемыми в широком спектре первобытных представлений об оборотничестве. Возможно, эта близость и сделала их постоянными врагами.
Оба они были опасными хищниками, наносившими немалый урон средневековому человеку, но все-таки хищниками по своей «натуре» разными. При непосредственном столкновении волк оказывался сильнее.
Лиса же противопоставляла силе хитрость. Так постепенно сложились их фольклорные и литературные амплуа. Когда произошло это разделение функций — не вполне ясно.
Уже в поздних античных мифах мы находим лису и волка в совершенно разных ролях. Но там они еще не стали опасны для человека. Даже напротив.
Как известно, капитолийская волчица вскормила Ромула и Рема и тем способствовала основанию великого города, а лиса с ее умением прорывать сложные подземные лабиринты смогла помочь Орфею спуститься в подземное царство в поисках Эвридики.
Противопоставлены человеку эти звери стали позже — видимо, на исходе античности или уже в Средние века. Вот почему животные басенной традиции, уже достаточно ранней, не находятся, в отличие от мифа, в некоем симбиозе с людьми.
В мифе же, лежащем в основе басенных сюжетов, претерпевших затем решительные трансформации, боги могли принимать облик животных так, Зевс оборачивался быком, лебедем и т. В басне животные выступают как отличные от человека существа, и это говорит о том, что басенная традиция далеко уходит от мифа: уже осознается, что культурное и социальное отделено от природного.
В басне животные начинают дублировать поведение человека, подменяя его как некий условный и, главное, обобщающий, типизирующий код. Поэтому в формировании «Романа о Лисе» басенная традиция, идущая от античности, сыграла первостепенную, если не решающую роль. Эта традиция, должно быть, не знала перерыва. Хотя не каждое столетие Средневековья оставило нам образцы басенного творчества, сохранившиеся многочисленные циклы средневековых басен говорят о стойкости и преемственности этой традиции.
Первая латинская обработка эзопических басен принадлежит, как известно, Федру, поэту I в. Наличие нескольких изводов басен Федра указывает на популярность его творчества и жанра басни вообще.
Частично к Федру восходит басенный цикл Авиана впрочем, он больше ориентировался на изысканный стиль Бабрия. Писал Авиан в IV или V в. Более точной обработкой Федра является прозаический сборник неизвестного, автора, вошедший в историю литературы под названием «Ромул».
Его также датируют IV или V в. По-видимому, существовал в эпоху Раннего Средневековья и еще один басенный цикл на латинском языке — так называемый «Латинский Эзоп», текст которого не сохранился, по реальность которого подтверждается косвенными свидетельствами.
В «Ромуле» видят влияние этой книги. Использовал автор «Ромула» и латинское прозаическое переложение басен Бабрия сборник «псевдо-Досифея». Существует легенда, что этот басенный цикл перевел на английский англо-саксонский язык полулегендарный король-мудрец Альфред Великий — Если его «Английский Ромул» не сохранился, то перевод этой книги па французский язык, сделанный во второй половине XII в.
Но ее книга — не единственное французское переложение латинских образцов. Во всех этих сборниках немало басен, где люди выступают в обличье животных или, точнее, животные, сохраняя многие черты присущих им «характеров», имитируют поведение людей.
В подобных баснях заметен интерес к сниженным, низменным сюжетам, звери попадают здесь в комические, заведомо смешные ситуации и обнаруживают грубую примитивность побуждений, нечестность и даже подлость поступков. Во всех этих баснях жизнь изображается в ее теневых, самых непривлекательных проявлениях, положительные персонажи встречаются в них очень редко.
Но смысл таких «отрицательных примеров» очевиден: из каждого незамысловатого «животного анекдота» непременно извлекается позитивная мораль, полезный житейский урок; в басне подвергается хуле порок, указывается на возможные ошибки, возвеличивается или хотя бы просто одобряется добродетель. Басенная традиция, в которой дидактическое иносказание сливается с изображением самых обычных жизненных коллизий и обстоятельств,— это один из подступов к «Роману о Лисе», существенный компонент его фабульного фонда и своеобразной концепции действительности.
Совсем иными выглядят животные в бестиариях, которые были заметной жанровой разновидностью литературы Средних веков, тяготея к естественнонаучным и аллегорическим сочинениям, осмыслявшим открывающийся перед человеком окружающий мир и объединявшим в этом осмыслении объективно-научную и религиозно-символическую точку зрения.
Как пишет К. Муратова, «образы животных постоянно возникают перед средневековым человеком. Они определяют характер средневековой тератологической орнаментации, воплощающей своим беспокойным потоком смутную и хаотическую стихию полуварварского мироощущения первых столетий Средневековья.
Они прячутся в стилизованной листве капителей и скользят по страницам средневековых рукописей, складываясь в буквы. Они располагаются па полях манускриптов, оживляя их своими играми, гомоном и щебетанием.
Они служат постоянным назидапием человеку, фигурируя в проповедях, баснях, легендах и сказках Изображения животных распространяются и на церковную утварь, превращаясь то в подножие светильника, то в узор драгоценной ризы, то в сосуд для воды, и проникают в будничный обиход каждого дома, украшая одежду и утварь» [19]. Но бестиарии, как показывает далее исследовательница, носят не только прикладной, орнаментальный характер, но и пронизаны религиозно-философскими тенденциями.
Основное внимание было направлено здесь не на систематическое изложение накопленных к тому времени знаний о животных, а па открытие потаенного символического смысла явлений природного мира.
Так, например, рыба оказывалась аллегорией человеческого непостоянства, гиена — погрязшего в грехе человека, бобер — человека праведного, слон — Адама, слониха — Евы, а мифический единорог — самого Иисуса Христа.
Наивные античные метаморфозы, продиктованные первобытным синкретизмом мышления, уступали место сокровенным тайнам мироздания. Столпы католической ортодоксии Василий Великий, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский и другие также внесли свой вклад в описание и символическое истолкование животных.
Под влиянием этой энциклопедической «суммы» Раннего Средневековья в «Физиолог» проникает зоологическая классификация описываемых животных, сливающаяся с этимологическими истолкованиями их названий. Все это закрепляется в многочисленнейших бестиариях, создававшихся на латинском языке, в которых отрабатывался и кодифицировался принцип построения подобного произведения, т.
Вскоре появляются бестиарии и на новых языках, причем как в прозе, так и в стихах. Эти стихотворные бестиарии на новых, живых языках, прежде всего на французском Филиппа Танского, Гильома Нормандского, Ришара де Фурниваля и многих других , не только отшлифовывали приемы воссоздания поэтическим словом окружающего мира зверей, но и усложняли многосмысленность символов, заключавшихся в образах животных.
Утвержденные многовековой традицией «характеры» животных получали благодаря этой символике новое развитие. Поэтому латинский «Физиолог» и всевозможные стихотворные бестиарии на новых языках есть еще один подступ к «Роману о Лисе», но лишь в том смысле, что в этих своеобразных памятниках Средневековья отразился чуткий интерес к животному миру человека той эпохи, его наблюдательность, а также стремление разглядеть за фигурами льва, лисицы, волка и других зверей какие-то иные, не присущие им в реальной жизни качества.
Если «смысл» животного в бестиарии непременно таинственен, а мораль басни, как правило, ясна и без заключительной сентенции, то в «Романе о Лисе», по крайней мере в ранних его «ветвях», нет ни скрытой символики бестиарного рассказа, ни самоочевидной басенной морали. Последняя присутствует в той или иной «ветви» не в большей степени, чем в обычном анекдоте или «случае из жизни», ненавязчиво неся в себе определенный житейский урок.
Здесь мы подходим к еще одному подступу к нашему «Роману», к тому, что Я. Гримм называл «животной сагой», а правильнее было бы называть историей, повествованием, сказкой о животных. Не приходится сомневаться, что такого рода произведения возникли на самых ранних этапах развития фольклора.
Ведь образы животных, как справедливо отмечал М. Гаспаров, «были хорошо знакомы народной фантазии еще со времен первобытного анимизма и тотемизма, когда религиозное сознание переносило человеческие характеры и отношения на мир животных» [21]. Истоком «животных сказок» было, следовательно, первобытное мифопоэтическое мышление, но к моменту широкого распространения таких сказок и их известной нормализации от первобытных представлений остались лишь отдельные, плохо связанные между собой фрагменты.
Нет нужды спорить о том, были ли носителями подобных сказок именно германские племена а почему, скажем, не кельтские? Доказать это, видимо, невозможно, хотя сторонники германского происхождения животного эпоса охотно прибегают к данным этимологии. Но и здесь их ждет неудача: у большинства персонажей «Романа о Лисе» романские имена. Исключением являются лишь имена основных протагонистов. Так, имя Лиса — Ренар — восходит, по-видимому, к германскому Raginhard ragin — совет, hard — твердый , очень рано получившему распространение в латинизированной среде франков, дав несколько местных вариантов Raynard, Reinard и т.
Имя волка, Изенгрин, не получило столь широкого распространения; его германское происхождение несомненно и легко реконструируется: Ysengrin возводится к isen твердый, стальной и grim шлем [22]. Но это имя волка появилось в средневековой словесности довольно поздно.
Его еще нет в латинской поэме неизвестного автора «Бегство узника», созданной в X или XI в. Действительно, здесь впервые появляются два сюжетных мотива, которые лягут затем в основу всех последующих произведений на данную тему.
К тому же мотивы эти тесно связаны между собой. Первый — это мотив непримиримой вражды волка и лиса, второй — истолкование причины их вражды о ней мы скажем ниже. По своей структуре поэма представляет собой типичную обрамленную повесть. Более того — в ней даже два обрамления. В первом автор поэмы, монах из монастыря Св.
Эвре в Туле, вспоминает свои молодые годы, когда он, устав от однообразия монастырской жизни, решил бежать из монастыря. Этот свой поступок он сравнивает с поведением неразумного теленка, сбежавшего из родного хлева, заблудившегося в лесу и повстречавшего волка.
Лесной хищник , порядком отощавший от голода, готовится полакомиться телятиной, но животные с фермы, призвав па помощь лиса, обкладывают со всех сторон волчье логово и спасают безрассудного беглеца. В повествование вставлен длинный рассказ волка о причине его вражды с лисом этот рассказ занимает больше половины поэмы — стихов из Когда-то, оказывается, дед волка оклеветал лиса перед королем-львом, но лису удалось оправдаться и жестоко отомстить клеветнику: он убедил заболевшего льва, что для выздоровления ему надо завернуться в волчью шкуру сюжет, хорошо знакомый басенной традиции и воспроизведенный и Х-й «ветви» французского романа.
С той поры и берет начало взаимная ненависть двух лесных хищников. Говоря о «Бегстве узника», нельзя не указать па одно важное обстоятельство, отличающее это произведение от «Романа о Лисе». В латинской поэме одиночкой, изгоем выглядит волк; у него почти нет друзей и помощников. В то же время лис оказывается предводителем домашних животных, упросивших его возглавить их войско.
Следует заметить, что в басенной традиции подчас встречается мотив одинокого лесного хищника, но идея дружбы хитрого и прожорливого лиса с обитателями крестьянского двора явно отсутствует. Все становится на свои места в следующем латинском сочинении, непосредственном предшественнике «ветвей» Ньера-де Сен-Клу. Речь идет о большой поэме Ниварда Гентского «Изенгрим», завершенной около г.
Нивард был по рождению немцем, учился во Франции, а затем обосновался в Нидерландах. Гаспаров отмечал, что, живя в области, «где боролись французское и немецкое культурное влияние, Нивард был решительным приверженцем французской культуры: все положительные персонажи его животного эпоса имеют лоск французской куртуазности, а грубые волк и осел, напротив, именуются немцами.
Живя в эпоху обостряющейся вражды между все более светской культурой епископств и все более аскетически-религиозной культурой монастырей, Нивард был решительным приверженцем первой, гуманистической тенденции: своего волка он изображает именно монахом и усиленно подчеркивает, что все монахи ему вполне под стать: грубые, глупые, жадные и прожорливые» [23].
В поэме Ниварда немало мотивов, встречающихся в басенной традиции, но большинство нигде не зафиксировано и, несомненно, восходит к устному сказочному фонду. Воздействие устных рассказов о животных на поэму Ниварда было очень значительным.
Но и иная — ученая — традиция не может быть исключена: в его поэме, как и в «Романе о Лисе», много конкурирующих и дополняющих друг друга компонентов, восходящих к очень разным, подчас предельно отстоящим друг от друга источникам. Этому не приходится удивляться. Мелетинский,— полистадиален в том смысле, что каждая фольклорная песня, сказка и т. Конечно, такая многослойность сглаживается под пером значительного поэта, но не исчезает полностью.
В памятниках средневековой литературы, вырастающих из устной традиции и впитывающих многообразные влияния, их источники неизбежно обнаруживают себя, хотя не во всех случаях они лежат на поверхности и безусловны. Разветвленную традицию рассказов о животных знала и литература Востока.
Уже в первые века нашей эры в Индии сложилась па основе устных сказок, рассказов, преданий, притч замечательная книга «Панчатантра». Известны ее многочисленные изводы кашмирский, южноиндийские, непальский и т. Книга эта примыкает к широко распространенной в Индии литературе поучений и научных сочинений «шастра» и может служить собственно, видимо, и служила своеобразным руководством по «разумному поведению», соседствуя тем самым с научным трактатом «нигишастра» , по сохраняя структуру и стилистику художественного произведения.
В житейских «примерах» «Панчатантры» действуют то люди, то животные. Последние наделены здесь «характерами», но они не связаны, как правило, с наблюдениями над повадками реальных животных, здесь могут фигурировать болтливая черепаха, умный заяц, простодушная лисица и т.
Фиксированность таких «характеров», приложимость их к определенному животному произвольны. Но для нас важно само закрепление за животным конкретных качеств, которые становятся его постоянной характеристикой.
С этим, как известно, мы сталкиваемся и в «Романе о Лисе». Но может ли это указывать па влияние одного произведения на другое? Отдельные вставные истории «Панчатантры» напоминают некоторые мотивы «Романа о Лисе».
Но, во-первых, эти совпадения немногочисленны, а во-вторых, они слишком приблизительны, чтобы указывать на прямое заимствование. Поэтому между «Романом о Лисе» и книгами типа «Панчатантры» близость не генетическая, а типологическая.
Но существенно и различие: в памятнике западноевропейской литературы нет столь старательно и прямо прочерченных назидательных задач, которые являются основой «Панчатантры», «Хитопадеши» и других произведений индийской литературы.
Между тем западное Средневековье было весьма богато на всевозможную дидактику. Первым достоверным прототипом романа является короткая сатирическая поэма «Ecbasis captivi» — «Освобождение пленника», написанная на латыни в —х годах одним монахом из лотарингского города Туля. Она повествует о волке, похищающем телёнка под видом монаха, в которую, в свою очередь, вставлена эзоповская басня про заболевшего льва, которого пыталась вылечить лиса с помощью волчьей шкуры.
На протяжении XI века басни про рыжую плутовку начинают чаще встречаться в сборниках-поучениях, например в позднем, уже XII века, сборнике испанского врача, учёного и писателя Педро Альфонсо, крещёного еврея-сефарда по происхождению.
Позже, другой Нивард, из северной Фландрии, пишет поэму «Рейнард», в которой он дописывает ещё десять рассказов о лисе. Структурно он представляет из себя сборник из 27 рассказов-ветвей, написанных на старофранцузском языке, самая старая написана в году, окончательно он оформляется к середине XIII века. Тогда же роман о похождения Ренара переводится на немецкий и нидерландский языки.
Позднее появляется перевод на итальянский, а в году — и на английский причём английский перевод был одним из первых напечатанных англоязычных книг, перевод с нидерландского сделал сам первопечатник, Уильям Кэкстон.
Разумеется, духовенство не одобряло увлечение монахами, считай, большинству грамотных людей, историями про говорящих зверюшек , хотя аноним-автор «Ecbasis captivi» прямо в тексте поэмы упоминает, что написал её в качестве прощения своих грехов.
Но тем не менее, «Роман о Лисе» пользовался в Западной Европе дичайшей популярностью. Многие авторы стали писать сиквелы к «Роману о Лисе». Самыми известными иллюстрациями к ней стали гравюры художника-анималиста Вильгельма фон Каульбаха, созданные в г. Во Франции одной из самых известных постсредневековых версий является пересказ художника-комиксиста и дизайнера Бенжамена Рабье года, проиллюстрированного им же. Экранизировался «Роман о Лисе» несколько раз: впервые к экранизации руку приложил белоэмигрант Владислав Старевич , снявший к году во Франции полнометражный мультфильм первый в истории французского кинематографа и один из самых первых вообще преимущественно по поэме Гёте, но с небольшими вкраплениями из французской версии оригинального романа.
С прокатом данного мультфильма возникли определённые трудности, так как он снимался на протяжении середины-конца х годов, когда кино всё ещё было немым, но после появления звукового кино никто не захотел приобретать уже готовую картину, и она пролежала на полке до года, когда она была приобретена нацистской Германией и озвучена, после чего таки вышла в прокат. Премьера мультфильма, продублированного на французский, прошла в году в уже оккупированной немцами стране.
Свои версии возникали и в Восточной Европе, в том числе и на Руси. В XVII веке в Московском царстве стали массово переводиться западные литературные произведения, главным образом рыцарские романы [7] , впоследствии проникшие в русский фольклор в виде сказок.
С другой стороны, к XVII веку уже бытовали прозаические художественные произведения собственного сочинения, прежде всего сатирические, как, например, «Шемякин суд», «Повесть о Фоме и Ерёме» или «Повесть о Ерше Ершовиче».
В этих условиях появляется «Сказание о Куре и Лисице» причём, не о курице, а о петухе по имени Кур. По сюжету, лиса, переодетая монахиней, просит Кура спустится с дерева, на котором сидит, и исповедоваться у ней, разумеется, с фатальным результатом. Ветвь с данным сюжетом встречается и в «Романе о Лисе».
Также сюжет с больным львом из Эзопа и «Романа о Лисе» встречается и в «Слове на вадящих ко князю на друга» того же века.
Ну, а про сюжет с волчьим хвостом в проруби, встречающимся как и в «Романе о Лисе», так и в русских народных сказках. В году румынский фольклорист Александр Одобеску написал сказочный рассказ «Жупын Рэника-лис», перенеся действие в средневековую Валахию. На этот раз действие разворачивается на Западной Украине конкретно на казнь Мыкыту отправляют во Львов.
Также Лис Мыкыта встречается в прозаической сказке «Крашеный лис», экранизированной в году в «Союзмультфильме». Оригинальная сказка также была экранизирована, но уже в независимой Украине: в году по её мотивам сняли мультсериал. В земле французском и английском Попутник безудачно искан.
